Четвертая тетрадь
Олег Павловский
|
Форма: Поэма
Жанр: Поэзия (другие жанры) Объём: 260 строк Раздел: "Поэмы" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
. ЧЕТВЕРТАЯ ТЕТРАДЬ __________________________________________________________________________ …все помню! Умирал однажды, ногой запутавшись в сети в глубоком озере – неважным пловцом я выглядел, пути из глубины, казалось, нет и в отчаянье, сквозь пелену воды я видел море света и, проклиная глубину, а не свою неосторожность – я лишь запутывался в сеть, где умирала рыба – тоже запутавшаяся… Бог весть какая сила нас держала когтями цепкими, когда она, спокойная, дышала… мне – воздух, для нее – вода! я шел за рыбой, за добычей, забыв о разуме, один… а кто-то скромно и прилично за рыбой ходит в магазин, и кто-то наверху играет на мандолине, в домино… и рыбу ест, и запивает долинным розовым вином! а мне – как все порозовело – в сознании, и все вокруг… но, вот я спас! я вырвал тело! а в глубине остался друг… там мой товарищ по несчастью в дремучем шелковом лесу – я тут рассказываю басни, а вот его я не спасу! я буду похваляться силой, я стану царственным, спесивым и буду с девочкой дружить… пока меня превозносило, моей подруге молчаливой немного оставалось жить. Я славно плавал в этом мире, где дважды два – всегда четыре, где двадцать три – там сорок шесть… купался в океане brandy – одет как затрапезный dandy, слегка замарывая честь… Моя скорлупка роковая! я рак-отшельник, ты – живая, я мал, но цепок, ты – огромна, но ты не купол шапито… . . . . . . . …мы занимали оборону в стенах районного ЛИТО… Да, мы не только лыком шиты какой-то сказочки простой, где бедный дед искал защиты у бедной рыбки золотой! и мы не только знаем точно и что почем, и почему – за баррикадами заочных, а то – и просто п о т о м у … Я уходил и ветер мерил мои движения, сличал мои шаги, чужие двери и каблуков моих печать, я уходил, а ветер щелкал, горбатым флюгером скрипел… …такая маленькая щелка, что не просунуться руке! такие узкие ступени, такой немыслимый паркет в той мастерской, где медлит гений от бытия на волоске… О, мастер, медиум, откройте! он отворил, он весь в слезах сказал: – Я копия, я тройка в плаще бубнового туза! мы все, мы все, мы все из глины – мы механически чисты, лишь переливы пелерины скрывают ужас хромоты. Мы все – от двойки до десятки и за десятку отдадим неуязвимость наших пяток, невозмутимость наших мин… Я уходил, а ветер бегал по переулкам, по пятам, по кегельбанам – бил по кеглям и папиросный дым впитал… к моим друзьям! – от винной бочки не оторвемся до поры… Четыре дня стояли ночи, как постоялые дворы. . . . . . . . …и было все как в старой книге зачитанной по переплет – квартир дворцовые интриги и коммунальный быт, и взлет фантазии, которой мало будить меня среди зимы, меня, моих друзей… навалом – нет! я не прав – их тьмы, и тьмы… входили, запахи с порога не предвещали ничего окрест дымящегося грога и полыхания его. Когда в одну сбегутся тропки, как дверь в райком заколотив, – желудков гаснущие топки и туловищ локомотив, когда пойдет стучать на стыках душа в начале виража, когда взмолиться: не привык я! – сосед с другого этажа, когда, когда, когда морозы загонят дворника в тулуп (я было не сказал – тверезый), он разговаривал на Морзе, стуча зубами: тук-тук-тук… . . . . . . . …и все опять из лета в лето, из поворота в поворот – душа безумного поэта как рыба, бьющаяся в лед, блестящий лед высокомерья, холодный лед небытия – все так и не было! – поверь я, что ничего не потерял. Но в лето канули как в Лету друзья – я им не изменял, клянусь!... Харон во время это благопристойно, незаметно паром заветный починял… а мы плевали на паромы, на тряпки, золото, хоромы – задумал каверзный ответ, а получается сонет! Увы! поэзия не проза, не будем спорить, за нее я б отдал тысячу повозок груженых шелковым бельем, я б отдал тысячу наложниц плюс государственный гараж (слонов, верблюдов), кучу ножниц, зеркал и прочий макияж, я подарил бы ей беседку из кости, жемчуга, слюды и как любимую наседку берег и холил от беды… от самых дальних полустанок, до самых лаковых паркетов – перевелись у нас султаны, не переводятся поэты… Все было так, как я придумал, как бденье лампы среди дня – на кухне форменный придурок, кругом несчастная родня, везде, везде, везде плакаты – там в кепке, чаще без нее… когда, когда, когда, когда ты поймешь, что не было е е ? что выстрел на какой-то речке всего лишь пьяная пальба, что все заблудшие овечки – суть городская голытьба – напрасно топчаться в передних, напрасно пачкают полы, напрасен тот, кто привередлив, тот, обожающий углы – тот, презирающий дороги, (своя тропа, своя судьба), – она – поэзия убогих… …но и восставшего раба! . . . . . . . Ты мнил себя о вечном граде распластанном как материк, на смерть стоящего в блокаде, на жизнь нацеленного в миг, когда, казалось, рвутся шкоты – не поводок поводыря, а снасти спаянные потом промышленного бытия, когда натруженные тали все вдруг спустили тормоза, когда восторженными стали доселе милые глаза, и более не щель, не щелка под вседержавным топором твоя убогая светелка у самой кухни, на втором… . . . . . . . Как говорил усталый клоун уволенный по простоте, арена – это не подкова, и счастье не на высоте – она, арена, ночью снится и будоражат, и зовут огней манящие зарницы, дразнящей музыки бравур, и как бы новая карета вся – блеск! – въезжает на ковер… неудалившийся директор, неудавившийся гример, неустановленная квота – стакан дешевого вина… как будто есть еще работа, как будто кончилась война. . . . . . . . . . . . . . . …ты уходила? – ради бога… Ты воротилась – нет цены! Ты страсть моя, моя дорога над белым заревом войны. Где ход коня – там горечь пата, на перекрестии – табун, но – поле с высоты п о к а т о … я лишь нащупывал тропу – так выбирают сети… впрочем, где пашут там и боронят… …ослепший заживо рабочий и тот счастливее меня, оглохший музыкант наверно во сне считает серебро – он жив, он бродит по тавернам и бредит запахом метро, он переводит Одиссею на звук единственной струны: когда б жила моя Расея, когда бы не было войны… Куда уходишь? где скитался, какие выдумал тома сомнений выжившего старца и не сошедшего с ума? Ни долго ждать, ни долго плакать ты не умеешь… но, скажи, когда рождественская слякоть расплавит лунные межи, и гневный окрик электрички сотрет с причала рыбаков – хоть тонок лед, а по привычке не ездящих без сундуков – как только окунется город в клик перекрестков, всхлип шагов и тротуар, и въезд, и двор тот – прибежище поставщиков бог ведает чего… и все же в какой затерянной судьбе жила поэзия? д о р о ж е которой не было тебе! за перекрестьем окон, краем звонков, событий, тишины… . . . . . . . …еще ведет меня живая над белым заревом войны. . © Олег Павловский, 2012 Дата публикации: 13.01.2012 00:10:50 Просмотров: 2854 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|